Десантник. Дорога в Москву  - Олег Таругин

Сержант Берг потормошил вслушивающегося в звуки боя абверовца, обратившись к нему на родном для Ланге языке:

– Господин майор, для вашего же блага закройте глаза, зажмите ладонями уши и широко раскройте рот. Сейчас будет применено мощное оружие. Все вопросы потом. Руки я вам освобожу, но не вздумайте пытаться бежать, не получится. Готовы?

– Так точно, герр сержант, – уже привыкший ничему не удивляться Рудольф коротко кивнул. Произношение гостя из будущего казалось несколько непривычным, многие слова он произносил по-своему, равно как и строил фразы, но Ланге был рад, что хоть с кем-то может общаться без помощи электронного переводчика.

– Прекрасно, – Йохан мягко повалил пленного на землю, лицом вниз. – Мы в низине, она защитит от ударной волны. Не двигайтесь и выполняйте, что сказано. Это ненадолго.

Абверовец старательно зажмурился и распахнул рот, уткнувшись лбом в колкую прошлогоднюю хвою. Интересно, какое именно чудо-оружие применят пришельцы на этот раз? Неужели в их распоряжении имеется нечто еще более разрушительное, чем те странные зеленые трубы, с помощью которых они взрывали мосты через Berezinu?! Как жаль, что он этого не увидит, это могло бы дать лишнюю пищу для анализа…

Где-то неподалеку, буквально метрах в ста пятидесяти, гулко ударило, и упругая волна мощного взрыва властно вдавила лежащего в небольшой промоине Рудольфа в землю. В груди неприятно екнуло, будто легкие на долю секунды сжались, подпираемые судорожным толчком диафрагмы, а сердце пропустило такт. Остро пахнущий чем-то незнакомым горячий воздух ожег короткостриженый затылок, взметнул перепревшие листья.

Еще миг – и волна прошла в обратном направлении: термобарические заряды выжгли весь кислород в зоне поражения, создав область отрицательного давления, стремительно заполняемую окружающим воздухом. Ланге судорожно закашлялся, стремясь выплюнуть набившуюся в раскрытый рот принесенную с шоссе пыль…

* * *

Обершутце Курт Шредер приложился к прикладу и дал еще одну очередь. Scheiße, очередной промах! Проклятие и еще раз проклятие! Большевистские окруженцы, с которыми они столкнулись, оказались какими-то неправильными. Их невозможно было убить! Да и просто разглядеть тоже удавалось с большим трудом. Создавалось впечатление – чушь, конечно, чего только не привидится в горячке боя! – будто они практически невидимы, становясь заметными лишь тогда, когда двигались, меняя позицию.

В том, что русские одеты вовсе не в привычные защитные гимнастерки, достаточно хорошо различимые среди листвы, Курт убедился сразу. Униформа противника была незнакомой и… непонятной. Поскольку уж слишком хорошо сливалась с окружающими зарослями, буквально растворяясь в них. Неужели они столкнулись с вражеской разведгруппой, облаченной в некий новый камуфляж, проходящий, допустим, фронтовые испытания? Вряд ли, большевикам сейчас точно не до этого: блицкриг набирает обороты, фронт трещит по швам, то и дело прорываясь, будто старая простыня, и единственное, что еще остается азиатским варварам – жалкие попытки организовать хоть какую-то оборону на пути всесокрушающего стального катка германского наступления. Какие уж тут испытания?!

Вот только больно уж странное у них оружие, стреляющее какими-то бесшумными огненными всполохами, ослепительно вспыхивающими при попадании в цель. Впрочем, насчет бесшумности Курт особой уверенности как раз и не испытывал: за мерным грохотом Maschinengewehr можно и не расслышать хлопков русских винтовок. Если это, конечно, и на самом деле именно винтовки…

Палец снова выдавил спуск, и пулемет отозвался короткой дрожью отдачи. Ну вот, снова! Обершутце не сомневался, что его пули, несколько из которых оказались трассирующими, настигли размытый силуэт противника, однако тот, как ни в чем не бывало, продолжил движение, неприцельно огрызнувшись вспышкой света. Шредер даже успел заметить быстрый высверк рикошета, хотя от чего может срикошетировать попавшая в человеческое тело пулеметная пуля?! Пуля, спокойно пробивающая и стальной шлем, и случайно оказавшуюся на директрисе огня пехотную лопатку или котелок? Разве что от корпуса оружия, но отчего ж тогда враг даже не вздрогнул, не выронил искореженную винтовку?

Да что это за свинская собака такая?! Раньше ничего подобного не наблюдалось. И верный MG-34 с поистине нордическим равнодушием рвал вражеские тела как во время боя, так и после, когда приходилось срочно решать вопрос с пленными. Да и в той крохотной деревеньке парой дней назад тоже. Стрелять в гражданских, в основном стариков и женщин с детьми, ему не слишком хотелось, но и особых душевных терзаний Шредер не испытывал. Господин обер-лейтенант правильно сказал: нечего было прятать в сарае троих раненых русских, один из которых еще и посмел выстрелить в германского солдата! Так что сами виноваты. На войне – как на войне. Тем более еще в июне им объяснили, что восточные варвары не являются людьми в полном, то бишь европейском, смысле этого слова. Ведь не зря сам великий фюрер сказал, что освобождает своих верных солдат от химеры, именуемой совестью…

Зато на том сожженном перед отъездом колонны хуторе – оставлять следы было нежелательно, хоть и допустимо, поскольку никаких жестких запретов, касающихся местного населения, до них не доводили, оставляя все на усмотрение командиров подразделений, – он разжился неплохими наручными часами, до того принадлежащими одному из расстрелянных красноармейцев. Не Швейцария, конечно, московский часовой завод, но тоже неплохо. У многих камрадов и таких не имелось.

Еще одна очередь. Край патронной ленты резко звякнул о закраину приемника, напоминая о необходимости перезарядки. Среди рыжей прошлогодней хвои дымились, остывая, отстрелянные гильзы. По покрытому серой дорожной пылью виску, торя светлую дорожку, сбегала струйка соленого пота.

– Давай, – не глядя на второго номера расчета – опытный Рейнхард прекрасно знает, что делать, – рявкнул Курт. – Быстро! Попробуем все-таки их прижать. Шульц со своими парнями уже должен был обойти их с тыла, так что сейчас повеселимся. Ну, давай же, дружище, поторопись, помнишь, как тогда в…

Ослепительная вспышка обожгла правую сторону лица – словно кипятком ошпарили. Лишивший слуха гулкий хлопок, отдаленно похожий на близкий разрыв ручной гранаты. Упругий толчок горячего воздуха, отвратительно воняющего горелой человеческой плотью.

Почти теряя сознание от чудовищной боли, пулеметчик повернул голову, пытаясь понять, что произошло и отчего молчит его второй номер. Представшая уцелевшему глазу – правый мгновенно ослеп – картина ужасала: боевого камрада, с которым они бок о бок воевали больше двух лет, еще с польского похода, больше не существовало. Уцелели лишь конвульсивно подрагивающие ноги в пыльных рыжих сапогах и вытянутая рука с зажатой патронной коробкой. Курт, разумеется, не знал, что старший прапорщик Федюкевич, спеша подавить пулеметную точку, выстрелил на максимальной мощности. И попавший в стальной шлем плазмоид, в полном соответствии с законами физики, едиными что на Земле, что в далеком космосе, в доли секунды высвободил всю накопленную энергию.

Однако ни по-настоящему испугаться, ни до конца осознать весь кошмар произошедшего обершутце не успел. Равно как и понять, что именно убило товарища и изуродовало его собственное лицо.